звучать как экономическое святотатство, но экономист начала XX века Йозеф Шумпетер прославился именно этим случаем.

Для Шумпетера вся экономика была связана с инновациями. Он назвал это «выдающимся фактом в экономической истории капиталистического общества». Его аргумент в пользу монополий состоит в том, что, если бы не перспектива получения высоких прибылей в будущем, ни один предприниматель не стал бы заниматься инновациями в первую очередь. Разработка успешного нового продукта сопряжена с серьезными издержками как в плане усилий, так и в плане затрат, и возможность закрепления монопольной власти является главным мотиватором для любых попыток. Он действует как «приманка, которая заманивает капитал на неиспытанные тропы»[597]. Более того, монопольная прибыль – это не просто следствие инноваций, а средство финансирования дальнейших инноваций. Существенные исследования и разработки очень часто опираются на глубокие карманы, созданные прошлыми коммерческими успехами компании. Подумайте о Google и его истории дорогостоящих неудачных предприятий: Google Glass и Google Plus, Google Wave и Google Video. Только один из этих провалов сломал бы меньшую компанию. Но Google был способен противостоять им, оставаться на плаву, продолжать внедрять инновации и получать прибыль от предприятий, которые в конечном итоге увенчались успехом.

Шумпетера не беспокоили опасения, что монополии могут закрепиться и снизить благосостояние. Экономисты, которые беспокоятся «только о высоких ценах и ограничениях производства», упускают общую картину, сказал он: экономическое доминирование любой компании не является постоянным состоянием дел. Со временем сегодняшние монополии будут сметены «вечным штормом созидательного разрушения»[598]. Новые неизбежно займут их место, но только временно, ибо и они в конце концов будут разрушены теми же самыми бурями. Таковы интеллектуальные истоки идеи «подрывных инноваций», столь популярной сегодня среди теоретиков менеджмента и консультантов по стратегии.

И Шумпетер был прав: компании, казавшиеся постоянными элементами экономической жизни, исчезали одна за другой. Возьмем Fortune 500 – ежегодно публикуемый список пятисот крупнейших корпораций США, на которые приходится около двух третей американской экономики. В списке за 2017 год осталось лишь 12 % компаний из списка за 1955 год. Остальные 88 % обанкротились, были поглощены другими фирмами или потеряли в стоимости и выбыли из списка[599]. Сегодня названия почивших корпораций – Armstrong Rubber, Hines Lumber, Riegel Textile и т. д. – никому не известны, их не отличить от вымышленных компаний со страниц романов. В свое время они, несомненно, казались незыблемыми гигантами. (Именно поэтому нам стоит не зацикливаться на нынешней «большой пятерке» технологических корпораций, а сосредоточиться на общей проблеме, заключающейся в том, что в любой момент времени, скорее всего, будет доминировать небольшое число технологических компаний.)

Органы, регулирующие конкуренцию, должны взвешивать эти аргументы за и против монополий и оценивать достоинства и опасности в каждом конкретном случае. В будущем характер этой задачи, вероятно, резко изменится. Например, если несколько десятилетий назад некоторые компании хотели вступить в сговор и одновременно повысить свои цены, это означало, что они будут тайно встречаться для координации планов. В наши дни алгоритмы могут отслеживать и менять цены автоматически, что облегчает сговор и позволяет избежать старомодных антиконкурентных методов торговли[600]. Это может даже произойти непреднамеренно: недавнее исследование показало, что алгоритмы, используемые онлайн-фирмами для определения цен на свою продукцию, могут научиться неявно сотрудничать друг с другом, поддерживая искусственно высокие цены без какой-либо прямой связи и без каких-либо инструкций по сговору[601]. Вопрос о том, должно ли такое алгоритмическое поведение регулироваться политикой в области конкуренции, остается открытым.

График 11.1. Ежегодный доход и чистая прибыль Amazon в 1998–2018 годах (в миллиардах долларов)

Стоит обратить внимание на то, что в прошлом органы, регулировавшие конкуренцию, могли рассматривать длительный период сверхприбыли как признак того, что крупная компания злоупотребляет своим экономическим влиянием. Сегодня же некоторые компании, стремящиеся к экономической мощи, намеренно выдерживают длительные периоды ошеломляющей убыточности, надеясь на быстрый рост и на экспансию, нейтрализующую конкуренцию, и пытаясь вытеснить своих конкурентов за счет масштаба и доминирования. Как показано на графике 11.1[602], на протяжении большей части своей истории Amazon была практически убыточной[603]. Uber последовала ее примеру и не получала прибыли каждый год с момента своего основания[604]. Властей это не должно сбивать с толку: в наше время традиционные экономические показатели вроде уровня прибыли уже не могут быть надежным показателем антиконкурентного поведения[605].

Поскольку в XXI веке укрепляется доминирование крупных технологических компаний, они неизбежно будут все чаще сталкиваться с регулирующими органами. Некоторые из этих фирм, несомненно, будут нарушать конкурентное и антимонопольное законодательство, добьются экономического доминирования и будут разделены. Тем не менее в ближайшие десятилетия самые убедительные аргументы против больших технологических компаний будут носить неэкономический характер. Скорее, по мере продолжения технического прогресса нас будет все больше беспокоить не столько экономическая мощь этих компаний, какой бы она ни была, сколько их политическая власть.

Политические аргументы против крупных технологических компаний

Сегодня обозреватели любят сравнивать большие технологические компании с американским гигантом Standard Oil. Когда в 1870 году эту компанию основал Джон Рокфеллер, ей принадлежал крупнейший нефтеперерабатывающий завод в мире[606]. К 1882 году она контролировала 90 % всей нефтедобычи в стране[607]. Ее господство продолжалось до 1911-го, когда Верховный суд США вынес свой вердикт на основании антимонопольного законодательства. По итогам, пожалуй, самого известного разбирательства в этой области суд пришел к выводу, что Standard Oil заняла монопольное положение на рынке, и разделил ее на 34 небольших компании.

Легко увидеть привлекательность этой аналогии. По своим масштабам доминирование Standard Oil в сфере нефтепереработки в США на рубеже XX века аналогично господству пяти крупных технологических компаний в соответствующих отраслях. Есть определенное сходство и с деятельностью Standard Oil: такие компании, как Facebook и Google, контролируют поток ценных персональных данных, считающихся «нефтью цифровой эпохи»[608].

Однако это сравнение еще более показательно тем, чего оно не может уловить. Подумайте о природе юридических возражений против доминирования Standard Oil: по большей части они носили экономический характер. Согласно обвинению, сформулированному Верховным судом, компания Рокфеллера «необоснованно или неоправданно ограничивала торговлю». Она получила слишком большую экономическую власть и использовала ее для искажения нефтяного рынка[609]. Напротив, когда мы рассматриваем иски, выдвигаемые против крупных технологических компаний, то, в отличие от случая Standard Oil, зачастую они имеют мало отношения к экономике.

Рассмотрим некоторые проблемы, связанные с Google. Например, если вы забиваете в поиск афроамериканское имя, то поисковик, скорее всего, выдаст вам рекламу о проверках на наличие судимости[610]. Несколько лет